[Hasashi]

Неделя из жизни студента медфака дождливого Бедрограда
Пока без эпилога, потому что я беспечный шалопай
А он, как оказалось, нет

Златовский

«В нем наглость стала смелостью,
Прямолинейность - верностью.
При всей своей обычности,
Не смог он слиться с серостью.

Он слушал их с сочувствием,
Прямым и неискусственным,
И сам не замечая,
Лечил своим присутствием.»

(с) МайнЛибэ





Воскресение. Первый день ебанины.

Мнение о социальных устоях и увеселительных мероприятиях: зачем идти, если липнешь к стенке? Во имя идеологии, конечно! Стоишь, как кретин, Максим что-то пытается сделать, под музыку дрыгается, как и остальные тут. Смотришь на этот массовый припадок эпилепсии и умиляешься, как бы использовать это в своих, профессиональных, целях.
У Весенина день рождения. Капитан Пискунчик, мелкий, зашуганный, ну хомяк, а не мальчик. Он – наше медицинское чудо, не печной, мне кажется. По крайней мере были разговоры про бабушку, а бабушки –вид вымирающий. Весенин вот своей дорожит. Прелесть какая, тяну за уши двадцать одни раз, на вырост, пока Шварцх не отбирает у меня все веселье.
Перемещаемся из зала во двор. Организаторам стоило бы намекнуть, что кислород – он для здоровья полезен.
Пытаюсь все время заткнуть Влада, который (кретин кретином, я почти уверен что хромосом у него чуть больше, чем надо) упорно лезет при Максе. С разговорами и не только. «Не только» у нас с ним случается за углом, но никто не спалил, все ок. И тупая мысль «а к чему» очень быстро у меня затупляется алкоголем, который у меня уже вместо крови, из фляги по венам, мне нужна трубочка. Или капельница. Капельница с Винишком – да это же находка, надо оформить патент!
На этой дискотеке настолько охренительно скучно, что первый заход фляги кончается где-то ээ… скоро, я в душе не ебу, сколько там времени и не запретили ли ещё часы вообще, в меру чрезмерной безопасности. Я просто слоняюсь туда-сюда, периодически доканывая других, а в особо тяжелых случаях и себя. Невыносимая лёгкость бытия, что сделать.
С Ромассом болтает кто-то. А это, во-первых, не дело, во-вторых: обидно. Так и я ловлю, просто, с разбега, подхватывая на руки, этого «кого-то» – очень маленького, страшно милого и хрупкого. Прелесть, можно использовать вместо запрещенных котят, цветов и оправданий к опозданию. Какой-то Май. Я почти уверен, что таким вот нельзя ходить одним, или в толпе, или вообще быть материальными: мало ли, что может случится. Таскаю его на руках, охраняя от всяких мудоёбков, поскольку поймал я, всё пытаюсь дотащить до угла потемнее, но меня перехватывают эти-ваши-служащие.
"Младойчеловек, вы очень непрямо стоите, что очень подозрительно", а все попытки убедить их "я всегда такой, шатаюсь с детства" закончились ничем. Отвели они меня в коридор, просили флягу, коей вообще не было и в глаза я её не видел. Подскакивает девочка. Девушка? Как её… Либэ, точно, девушка Либэ, она ж меня на сценку уломала пару дней назад. Подскакивает и пытается утянуть на танец, а эти вот – клещи, бюрократы, вцепились и лыбяться. Шухер что-то пытался от них добиться, но они не слушают, всё: "ваш студент пьян" (алё, мы тут все такие, а я просто никогда не трезвый). Потом я ушел , ладно, убежал, ладно быстро, ладно, удрал, в зал, и , ктоб знал, что меня не отпускали, они не уточнили, - носились они за мной еще минут пять меж дрыгающихся пар. Потом просили пройти по прямой. Я даже скороговорку рассказал. И форму этилового спирта. Но нет, они все настаивали, чтоб меня вывести. Вот прям тут будто моя рыжая башка им отсвечивает, глаза режет, танцевать мешает. Ну, вывели "подышать воздухом" на пол-часа
А мне что – воздух не воздух, если там нет дерьмовой музыки – я только рад. Обдираю пихтскую зеленую бороду. Говорю с Майн-Либэ, которая пыталась меня спасти. А майн-Либэ дает мне бутылочку с чем-то. Далее, из медицинского интереса ношусь вместе с Шухером, пытаясь определить, что за хуйня. А хуйня и правда хуеевая – сильное психотропное, со всеми последствиями и вытекающими. Определили, зачет. Официально молодец.
Требую у нее плату – но несерьезно. Она единственный человек, у которого не могу. Я не понимаю, почему, но даже злится не могу, а это уж совсем финиш, феерия, позор на мою гопотскую натуру. Это будет моим секретом. Моим и фляжкиным.
Тима отзывает меня, и с лицом проникновенного сочувствия достает мою любимую и драгоценную флягу у себя из гипса. Ёбанная магия. Спасибо, что прикрыла, всё пока.
Пойду побью кого-нибудь за это. Или трахну. А не, Макса нет, Ромасса тоже нет, и Май куда-то девался. Зато Шухер тут как тут (нетететнеттнтететнететнетевыневмоемвкусепростите).
«-З-з-з-златовский, что вы думаете об р-р-р-революции? А конкретно п-п-печном деторожд-д-дении?
- Вам отвечать правдиво или идеологично?
- Пп-п-п-правдиво.»
КАК УДЕРЖАТЬСЯ ЧТОБ НЕ ПЕРЕДРАЗНИТЬ, А?
Чего вы спрашиваете «чому ты злой», вы моего научрука видели? Я ж загибаюсь в желании заикаться и хромать. А он о серьёзных темах, между прочим. А об этом давно думал, да, правда, не говорил никому.
На том и порешили. Нам же интересно, а чтоб женщины снова могли рожать – ну, почему нет? Не будем ограничивается мясными пирожками, а? а то так в красную книгу можно будет заносить всех прекрасных дам.
Договорились что подойду завтра после лекции.
Останавливаю музыку в зале. Поздравляю при всех Весеннина с днюхой. Тортом. В Лицо. Пусть знает, как вякать.
Он плачет и убегает, аж скучно. Ко мне по очереди подходят все и укоризненно цокают языком. Какой-то Тавр-без-косы-национальное-позорище заставляет меня участок пола помыть, но и ладно, и не с таким работали, это я еще лего отедлался. Только Тимочка бьет, я аж падаю. Ей сильно повезло, что она девочка. Очень сильно.
Котик, мне, конечно же, сказал «мы же вместе пили, душу выкладывали». Но я предупредил, что еще раз – и Тимочи у него не будет. Девок я не бью, но всегда можно и по-другому.
А Староста в Виде Кассахской Шлюхи. «Шлюха вырядился Шлюхой, какой сюрприз!». Ловлю его, интересуюсь, где же его благоверный и крашу пряди в белый. Пусть соответствует.
Староста угрожает мне чем-то за это, но пусть попробует. Я-то о той ночи помню, и, если что, Макс меня простит. А его Каховский – вряд ли.
Расписываю тем же белым волосы Апчхуя (Шварцха). На кассаха он не похож. Красота, да и только.
Можайский так укоризненно качает головой, припоминая мне Весеннина. Мне смешно, Жень. А ему могло быть и хуже.
Снова Ловлю Мая. Доношу его недокуда, целую, убегаю, а то тут, в этом нигде, всё равно слишком людно. Примерно тоже делаю с этим…как его… Безпездных? Похер. Макс не особо реагирует. Значит будет Влад, ну простите.
Но не успеваю – МайнЛибэ, с чего-то решает облить меня водой. Реакция у меня слишком хороша и вода оказывается на ней. И хули это было? А.
Шухер глаза-в-пять-гриффонов кричит что ей нужна вода, а потом «это» - сует мне в руки флакон. Я понимаю. Бегу, как еще не бегал, отнимаю у кого-то бутылку, вливаю насильно в МайнЛибэ, бью какого-то придурка, который пытается мне помешать, вливаю антибиотик.
МайнЛибе рвет. Прекрасное создание. Я сижу с ней, спрашиваю: зачем. А она «была счастлива». Я «все испортил, конечно же». Нет, прости моя дорогая, я почти никогда не трезв, но не зависим от какой-то левой наркотической дряни.
Полчаса провожу с ней. Танцы кончились, все начали разбредаться. Макс мельтешит вдалеке, он отчаянно мне нужен, но нет, хрен бы там. Лежу на асфальте. У меня на шее петля. Даю конец МайнЛибэ, говорю, чтоб тянула, если плохо. Если тебе больно – делай больно другим. Или это можно переложить на меня, я не особо против.
А Макс там. Если я еще раз увижу его с Ромашкой – пристукну обоих, честное слово.
МайнЛибэ уже лучше. Она может даже бежать за мной и смеяться. Ну и хорошо.
МаксимАркадч говорит что-то про завтрашнюю отработку за торт. «Хуйваммаксимаркадч» - не говорю я, ибо мозги еще на месте.
Ладно. Завтра мне будет интересно. Я заметил у одного жеторотика брошь, которую я хочу – надо будет забрать. И у Весенина что-нибудь. И у любого, кто будет что-нибудь вякать.
А пока - спать.

Понедельник. День второй. Мюзиклы и эзотерические повороты

Лекция Ройша разбавлялась утятами. Слишком унылая, чтобы слушать её по-настоящему. Читаю в это время собственный курсач. Отбираю кепарик у новенького. Пью. Приходят эти, ну, что повыше нас будут, по какой-то причине, начинают рыться в карманах, заглядывать в глаза и делать всякие другие непристойности, положенные их уровню доступа. Отбиваю у мелкого кепарик снова (иш, чо придумал, отнимать!) иду на лекцию к Шухеру. К своему стыду не отвечаю на вопросы про тиф, меня опережает Скаржинский. Заодно выпивает мою флягу и таскает у меня сигареты. За то и получает.
Начинается гроза. А что вы хотели на выездных лекциях, хорошей погоды и счастья? Неет. Хромаем (он, я-то перердразниваю) с Шухером до моста, а он мне втирает что-то про Пулгакова, черных пуделей и предназначение. Я ему втираю, что курсач, вообще-то, пишу у него, а он удивляется. Снова про дьявола какого-то. Включает вальс, под стать грозе, пусть остальные порадуются.
Я не успеваю даже до Макса дойти, меня Шухер вместе в Шварцхом (два немца, один еврей, отличный расклад) утаскивают под дождь.
И если вам когда-нибудь казалась, что ваша жизнь похожа на ёбанную мелодарму – успокойтесь. Моя стала ёбанным мюзиклом. Мы стоим со Шварцхом, косимся друг на друга, а Шухер в это время, без заикания, распевает, вот прям с громом и молниями на заднем плане. Поёт про то, что он, дескать дьявол. Потом он, благо, говорит про это. Цивилизации конец, мы все – мертвые печные души, условности уровня доступа прогнили, и вообще мир нужно очистить. Шварцх резво падает на колено, счастливый идиот, а я все спрашиваю какие нам с этого плюшки. Плюшек оказывается много. Нам дают новые имена, я – Фагот, вот только рыцарь из меня хуёвый, но если Шухер психопат – так развеж это важно. А если нет…то мы Сатанинская Гэбня, ура. Ёбанная эзотерика, вы все поехали крышей, я, слава Лешему вдрабада, и принимаю это, хотя вы слишком явно тут все шизофреники. Надо выыыпить еще.
Советую МайнЛибэ в компанию. Смываюсь со своим новым статусом, хочу увидеть Макса, но опять не успеваю. Какой-то пидрила портовый отнимает мой кепарик, законно отнятый у другого. Говорит – не дослушаю лекцию – не вернет. Я дослушал, а он её кому-то отдал. Хуй полосатый. У него так на кольцах и написано, честное слово.
Ромасс хмур, Ромасс невесел, Ромасс едет завтра в Столицу. Зачем-то. При попытке спросить причину я чуть не падаю вниз с моста, так что остаюсь в неведении. Я буду скучать, Ромасс, возвращайся скорее, а то тут загнусь – вот что не говорю я, а просто пью еще.
Задираю Весенина, тот дает сдачи, прям словарем, по лбу. Это так смешно, что даже здорово. Все расчихались, мне что-то не очень. У Можайского все симптомы чего-то, что даже не ОРВи. Хоблю клинит – твирь паленая. Завтра буду промывать ему желудок.
Прибегает МайнЛибэ, тащит меня куда-то очень далеко. Я пару раз наткнулся на перила, чуть не сделал сальто с моста, но, к своей чести, устоял. А там, в «далеко», лежит Шухер с пробитой головой. Обрабатываю, перебинтовываю. Прогоняю появившуюся Тиму с Либэ. Котик до меня опять домогается, я его прогоняю тоже. Плохая Киса!
Суется какая-то крайне симпатичная мелкота, я посылаю его подальше, он показывает мне значок. Ну ОХРЕНЕТЬ значок. И что мне с него, ты все равно суешься. Свали со значком, значит. Он не сваливает, но я его прощаю, похож на маленькое солнышко. Или болотный огонёк, ибо я иду за ним, придерживая Шухера. И что-то там ещё… Э, а это не он был вчера на вечеринке? Нет? Или да? Я не ебу (а зря), а он уже улетает.
Шухера так МайнЛибэ уделала. Ладно. Надо с неё поговорить, но, сука, я не успеваю сделать ничего. Это какая-то гребанная суета сует! Алёша выгоняет меня из постановки, МаксимАркадич за шкирку (и с хера ли руки распустил) делает выговор, а новый препод, ирландец, говорит о моем возможном отчислении за плохое поведение. В среду. Охрениеть . Я способный студент, а им важнее кланяюсь ли я им при встрече. Просто охренеть. Достало это все. Достало все, что все расчихались, а из медиков тут только я, остальные – историки. Очень полезно, спасибо.
Можайский выглядит…ну не так, как должен выглядеть Женя. Суууука. Обнимает меня. Ему слишком плохо, не могу его оттолкнуть, да и не хочу, но вокруг толпа. Обнимаю его в ответ. Быстро, но так, чтобы он понял – я его вытащу.
Охриненный день. Каждый второй признался мне в том, что я мудак. Каждый первый – в недомогании. А я с собственным разобраться не могу.


Вторник. День третий. О допросе и пулях немного.


Шел вторник, я опаздывал на пару, на которой, видать, не было ничего – все студенты развалились на лужайке как дохлые шмели и лениво переговариваются о чем-то своем. Шел третий день, когда я даже не успеваю поговорить с Максом – меня что-то вечно отвлекает. Например, Можайский: круги под глазами, морщины на лбу, ничто, по сравненью с опалой… И кровь из носа. Я только хочу сказать, что меня в поликлинике вылечили, и я даже сейчас намерен вздремнуть на паре, как приступ кашля сгибает напополам. И косточки ломит, хоть разрезай и на себе анатомию учи.
Нас с Шварцхом (рожа унылая, будто сам болеет) призывает Шухер. Сейчас. Когда я трезвее, чем вчера, я слушаю еще раз про «найти пробирку чумы. Сыворотку Смирного-Задунайского. Баба будет являться во сне – это Чума. В субботу будем звать Лешего. Бегите, спасайтесь, голубцы.» Надо поговорить с МайнЛибэ, позвать её в нашу сатанинскую гэбню. И оповестить, что Шухер рехнулся, но это хотя бы весело
Сижу на лекции. Ко мне подходит тот самый портовый мужик, что вчера мой кепарик похитил. Дает лягуху, говорит, что её зовут Гошка. Гошка так Гошка, теперь у меня новый питомец, сажаю Гошку на плечо, знакомлю со всеми. Гошка хороший, высказывает всем, что о них думает. И Гошка, в отличие от меня, за это не получает.
Тут появляется какой-то блондин, эдак с прошлой сессии его тут не было. Очки Зеленые, в пол-лица, зовут Даней. Вот с ним я б сдружился.
Меня вызывают по поводу Хобли. Ну да, траванулся. Паленая твирь. Надо промыть желудок.
Промыл, ОиК честно держат связанные руки. Я честно промываю. Авось ему станет лучше.
Тимочку бьют, а я оказываюсь быстрее всех (потом шучу МайнЛибэ, что на медфак принимают по скорости спринта на сто метров) Ударил Можайский-старший: слышу это краем уха, пока прикладываю ей ледяную бутылку к щеке. Расходимся.
Вот только Женя жалобно вопрошает, кто это мог сделать. Говорю, что человек в два раза выше Тимочки, что явно. Женя грустно кивает, отходит. Веселая игра «давайте-сделаем-вид-что-это-не-твой-папаша». Кашляет. Черт, я не могу не-чувствовать ответственность и тревогу за него, хотя я в жизни это не покажу. Стираю у него кровь с носа.
Пытаюсь поговорить с МайнЛибэ, тут к нам подкатывает некая субличность, которая либо косит под члена революционного комитета, либо я слишком пьян. Этот недоделанный Гнышевич вещает МайнЛибэ про письмо от отца. Потом про чуму. Потом про призывание Лешего. В общем-то оказывается от нашим. Ласково прошу его свалить, валю с МайнЛибэ сам. За три минуты пересказываю ей про все, что творится.
Упоминаю, что я хочу сделать женщин снова с репродуктивной функцией и она посылает меня к (вот сюрприз) Тимочке! Позже я узнаю, что ходят слух – единственная девушка, способная рожать, есть в порту. В порт меня может провести только Гуанако (как говорят). Ну, лягуху подарил, может и в порт отведет, надо поймать его для этого.
Меня знобит. Хуево. Если ко мне еще хоть один подойдет с вопросом «Лёнь, что делать, у меня ОРВи» - я буду убивать прям так. На месте. Для профилактики.
Пытаюсь отобрать у новенького фотоаппарат. Макс не разрешает. Роняет меня на землю.
Наполняю снова флягу.
Ловлю мелкого служащего, это вчерашний. Да ктож таких пускает на службу, у него пистолет больше его самого, то ли изящная сублимация, то ли они других табельных там не делают. Ловлю его, а он делает вид, что поймал меня. Даня отвозит нас на невидимом такси, почти что до Столицы, за двадцать невидимых гриффонов. Идем вместе на свидание (от Макса – так к этой вот Фиалке, что-то пошло не так в моей жизни, Даня, вези назад). Он вяло пытается что-то спросить, а сзади примазывается еще один младший служащий. Ласково пытаюсь его послать, ласково пытаюсь обнять Фиалку, а он меня, настолько же ласково бьет по голове.
Прихожу в сознание я на лавочке. Фиалки рядом нет. Вот же мразь. Ненавижу его. И, кажется, уже люблю. И ненавижу. Пойду закопаю его в землю с такими-то душевными терзаниями.
Но со своими глубинным чувствами, которые явно намекают на наш будущий роман на ненависти (хе-хе), можно подождать. А пока в меня пистолетом тыкает другой младший служащий.
И сука, лучше бы он стрелял, чем расспрашивал про мои оценки. Знания. Конкретных вопросов мне не задает даже, я ж нихрена не знаю, но пусть от заткнётся. Я тут лучший врач, а он даже фамилии моей не знает. Я, кажется, тоже её уже не знаю. Кажется, что-то на «З»
Этот Медоед (я король кличек) убирает пушку и достает нож . Он думает меня запугать и, да, у него получается. Лезвием да по коленке – это напряжно. И у него получается, каким-то образом бить по мне (У Медоеда, не у ножа). Ментально.
Но мы с Медоедом сходимся не на этом. Он дает мне выпить, отдает свой этиловый напиток и я выклыдваю ему всё, что знаю. Похер. Если он узнает, что мой препод ебанулся – ну, чтж поделать, мы тут все. А я не рыцарь, а он, вроде, мужик нормальный оказался.
Идем назад, уже нормально, за жизнь переговариваясь. Вижу Фиалку, Фиалка видит меня. Пытается убежать, тыкает пистолетом, не стреляет. Хватаю его за шею, высказываю все, о чем думаю, отпускаю.
Наконец-то Макс. Я слишком пьян. Но все таки что-то умудряюсь ему сказать. Кажется, что люблю но это огромная ошибка с моей стороны. Гигантская. Громадный прокол. Очень быстро ретируюсь, но я идиот, однозначно.
Быстро отхожу прочь. И подходит ко мне Фиалка. Сука, ни убить, ни трахнуть. Ну, по крайней мере, не при всех. Чего он приперся, душится понравилось?
«- Ты считаешь себя хорошим врачом? Ну так докажи мне это» - говорит он и стреляет себе в руку.
Вы когда-нибудь слышали, как кричит ваша душа? Моя кричала. А с собой у меня только антисептик и бинт, плюсом туман в голове и алкоголь в крови. Я перебинтовал, но Бля, надо меньше пить. Благо Шухер с его нитями и опытом рядом.
Фиалка убивается, руки кровоточат, все болеют, Майлибэ вступила к нам в качестве Геллы, она со мной рядом, прям на ловчке. Медкорпусу ничего говорить нельзя во избежание. А вот анализ крови у больных взять надо. Так что ночью , мы дружненько, прихватив всех, едем в лабораторию, где, я чувствую, и будем тусоваться до утра.
У Можайского пошло отторжение на твирь, но это может быть индивидуальная реакция, так что… Но, ебать, если я его не вытащу.

Среда. Спокойный день.

Что тут есть интересного, кроме того как я щедро вернул твирь в землю. Вывернуло на изнанку, а Юркалович вежливо еще так попросил блевать в пакетик, дабы всех не перезаразить. Прелесть. Бессоная ночь в БГУ дала о себе знать.
Мы с Можайским выглядим одинаково хорошо – ходячие мертвецы в действии. Нас выдергивают с пары, дабы посалить на самопровозглашенный карантин, это-то на лавочку.
Меня выдергивает МайнЛибэ. Карантин карантином, а МайнЛибэ я отказать не могу, чем она бессовестно пользуется, видать, просекла фишку.
В потоке откровений я узнаю, что моя драгоценная МайнЛибэ серийный убийца.
«Ничто так не убивает людей, как убийца». Да, вот она такая. Из-за чувства зависти (чо?) перерезает всем глотки. И они мертвые. Вот совсем. А еще они возвращаются, периодически ходят и пугают ее до белых чертей. А еще там есть еще как-то призрачный доктор, который констатирует смерть. И Весеннин-старший вот вернулся.
Я слушаю это всё со спартанским спокойствием, а про себя думаю, не тронулась ли МайнЛибэ от передозировки. Она понимает это (КАК?) и начинает кричать, что не сумасшедшая. Хорошо, не кричи, если ты и правда убиваешь людей, я придумаю, что с этим делать.
Но возможно, МайнЛибэ…Возмоооожнооо ты слегкаааа торнулась… Ведь ты всего лишь серийный убийца, который потом видит своих жертв. Все нормально, отлично.
Спасибо, что я не идеологичен так, как требуется. И вот что мне теперь делать, я же не могу ее сдать, но то, что она режет людей – как минимум это нехорошо. К нам подваливают Шухер и Шварцх, и мой дрожащий научрук ОПЯТЬ НАЧИНАЕТ ОДНО И ТОЖЕ, Он нас собирает каждые три часа и говорит «ой вы должны найти еще двоих, будем лешего призывать, вот девонька ходит – чума. Другая девонька – твирь. Результаты вчерашних анализов? Не, не слышал.» Меня он достал со своей эзотерикой, нам надо искать лекарство по факту, а не шаманизмом каким-то заниматься. Да и толку от него пока не было.
Вспоминаю вчерашнюю прострелянную руку Фиалки. Откладываю пока бутылку, но знаю, что ненадолго.
Кстати, Фиалка куда-то проебывается, а мне нужно осмотреть его руку. Поэтому полвечера ищу его где-то там в-далеке-почему-то. И ни прибить – потому что я не убица, ни трахнуть – потому что я не могу заразить человека, а я явно болен. И черт, хорошо что его нет, с таким-то раскладом.
О, кстати, о пассиях. Иду к Максу, падаю на полпути в приступе кашля, встаю, снова иду. Говорю «прости, Макс, между нами теперь будет стеклянная стена, потому что уж тебя я точно не хочу заразить. Вот тебе подарок». Дарю диктофон, так любовно мной подобранный, специально для него.
Макс реагирует : «о, угм, спасибо»
И сука, это больненько. Я не так часто кому-то что-то дарю, чтобы реагировать на отъебись. А Макс именно так и поступил.
Говорю, что знаешь, ничего страшного, я все равно скоро помру, не обязательно тратить эмоциональные силы на меня. И ухожу, потому что – ну нахер, серьёзно. Сука. Я три дня этот гребанный диктофон для него искал.
От злости отбираю у новенького Мирослава очки. Он еще смеет что-то вякать и бежит, как полуслепой крот, за мной. Пытается ударить, а я за это избиваю его до полусмерти. Ибо нехрен.
Ухожу. Он лежит. Я возвращаюсь, помогаю встать, выправляю ему руку, обрабатываю раны.
К нам подваливает Шухер и Юркарлч, но что, я тут сам справлюсь, ну споткнулся мальчик, а потом об него какой-то мудак еще споткнулся, ну бывает.
Теперь у меня есть очки и шляпа новенького. «Красивый молодой человек, а с каждым днем еще краше». Говорю с мелким Димой – ибо он медик на десять процентов. Говорю с Юркалычем, который, - ну спасибо, - перечисляет все, что я, бл, уже знаю. Говорит, следить за всеми, не заболел ли кто еще. СПАСИБО ЮРКАРЛЧ А Я НЕ ДОГОДАЛСЯ СВЕТИЛО ВЫ НАШЕЙ МЕДИЦИНЫ НА ТРИ ДНЯ ЗАПОЗДАВШЕЕ
Стоим с товарищем Ножом. Я глажу его пистолет, а он охуевает. Спрашивает, знаю ли я, что нарушаю субординацию. Я спрашиваю, что такое субординация. Он говорит, что это когда тебе не похуй на уровень доступа и социальное положение человека. А я говорю , что мне похуй в любом случае.
Ко мне подходит новенькая – изумрудные волосы – зеленые глаза. Просит проводить до аудитории. Спрашивает, что я за это хочу. Я хочу либо пример вируса чумы, либо сыворотку Смирного-Задунайского, либо женщину из порта. Ту самую, которая рожать может. Девушка (Елена, кажется) кивает и уходит.
Со мной говорит еще Тима. На ту же тему – живого рождения, а не выпекания. Посылаю Шварцха в библиотеку вместе с МайнЛибэ, им там все-равно что-то нужно по поводу Лешего-Хуешего, пусть и для меня посмотрят. Авось смогу разобраться.
Ко мне подходит еще одна девонька. Да я сегодня популярен у женского племени. Аня, вроде. Нежно, как голубка, спрашивает «я могу вылечить людей от Чумы. Выбери троих.»
Ну, даже если она тоже тронулась – была не была!
Первый – Я. Потому что я врач, ну и потому что я это я. Второй – Можайский, потому что он мне что-то вроде друга. Третий… я колеблюсь. Потом выбираю Варгана, тупо потому что он тоже врач, а они полезные. Прости, Фауст, ты милашка, но в пролете. Я тебя потом сам вылечу.
Девушка кивает и растворяется в воздухе.
Так, надо еще выпить. И поспать. У меня галлюцинации от переутомления.
Потом начинается гроза. Опять. ОиК зазывают меня на свою лекцию, но я оправдываюсь, дескать, не, у меня студент гуляет и кидаю Гошку за плечо.
А следующие три часа я ползаю на коленях в его поисках. Тем же самым, собственно, занимается весь факультет.
Льет как из ведра. А Макс стоит в сухости и кричит только «Лёнь, ну хватит!». Не знаю, мне дороже сейчас Узда, который пришел и помог, чем просто стоять, и ничего не делать. Даже Алёша (!) дала мне зонт. Да никто просто так не стоял, мне кажется. Два часа мы смеемся, танцуем, орем, пьем и не делаем ничего. Я промок до нитки, валяюсь на земле. Алкоголь закончился, и это хуево. А из-за гребанной болезни я еле стою. Хоть помру молодым.
Потому что - ну какого хрена со мной Узда, а не Макс?
Подходит тот самый ирландец и спросил: «А вы уверенны, что Ваш Гошка не растворимый?». И бля, я надеюсь, наш ор был слышан в Столице. Где, кстати, нет Дани. Потому что Даня умер. Ну АХУЕТЬ только я хочу с кем-то подружится – как он помирает. Жалко парня.
И Гошка. Вот кажется хуйня хуйней, лягушка какая-то, но в моем сознании, и да, я тоже тронулся, - он единственный кто у меня по –настоящему был, вот эти двое суток. Какой-то символ от того, портового. А я и его проебал. Все в этой жизни проебал.
Узда вливает в меня что-то еще, отводит в сторонку, дает закурить и пробивает на откровения.
Душеизлияние – обычно мерзость, я должен быть более прагматичным, мне еще лечить народ, и себя заодно, что я все ему рассказываю, кто мудак, а кто не очень.
«А чума-то, она в голове, Лёня»


Четверг. О тошнотворной самодеятельности и завываниях на детской площадке

Шли мои третьи сутки без сна, из носа кровоточит. Ну мне-то плевать. В зале слишком душно, чтобы там находится, я тусуюсь снаружи. Дарю Фиалке букет, ну, точнее, что было букетом, когда я его нашел – теперь же это призрак бывших цветов.
Суета сует. Мне плевать на конкурс, я вижу только один, с Максом как раз. Он поблагодарил меня за диктофон, смотрит на меня как щенок, жалобно так. Я, предположительно скоро помру, а он вот, свободен (ха), смотрит по сторонам, с теми же глазами в пять-гриффонов. Для себя я все решил.
Шухер говорит что нужны еще люди. Опять. Опяяяять. А Можайский мой говорит, что все знает, когда я зову его к нам. Говорит, что набрали мы совсем не тех людей, и из нужных там только я. Я возражаю, но Женя говорит, чтобы я тут не выпендривался, и что гопотские наклонности на общечеловеческий фактор не влияют. Хочу поспорить, но получается не особо.
Пью твирь с одной стороны по просьбе МайнЛибэ. Только так можно почувствать трупаков, а еще я может быть протяну благодаря этому денек-другой. И- сюрприз, у нас охуеть смешная жизнь – пасет от этого Ирландца, от Шварцха и немного от Макса. Тупо стою, пытаясь понять от чего. Ну вот. С медицинской точки зрения – они гниют изнутри? Их надо срочно госпитализировать? И что за что Макс как я раньше не замечал что происходит я потерял знаки препинания надо выпить или не надо ааааа
Мне не херовее, чем вчера, хотя мои дорогие преподы утверждают другое. Но знаете что? Можайскому лучше. Не благодарите. Даже если это вчерашняя девонька, всё равно.
У входа ходит какой-то Бомж по имени Лёха. Я с Лёхой пью, ворую у Лёхи ботинки и вообще веселюсь. Норм мужик. Вот эти две новенькие девочки – Лена и Аня что ли? Ходят и выпендриваются. Видать, услышали где-то фишку про чуму и твирь и играются. Лена меня облизывает за глоток пива, потом мы с ней танцуем.
Что я делаю хорошего в этой жизни – замолвляю (правильно?) за МайнЛибэ словечко перед преподами моими за ее перевод на медфак, нечего с ее мозгами делать в исторической шараге. Правда, она серийный убийца, но может пойти в хирурги и там сублимировать. Точно. Да. Я Гениален. Режь людей, но режь правильно.
Фиалка забирает МайнЛибэ наедине, а я так, опять я в стельку. Говорю «Хорошо»
Как следствие она возвращается с допроса. А я – ну кретин, ну идиот, ну глупее не придумаешь – отпустил ее. Я убью Фиалку. Он проебал мои цветы – а это тоже подарок – он пытал мою… как она будет-то? Сестру, наверное, не физически, но в душе. Тайную, сакральную, особенную.
Фиалку я не нахожу. Я хотел осмотреть его руку. И ударить.
Спрашиваю у Гуанако по поводу доступа в порт. Гуанако отправляет меня к другим полосатикам. Иду к какому-то низкому, хмурому. Он не представляется, за что тут же получает кличку «Бурундук». И оказывается – ох, как я удачлив – что он дескать темой живородящих очень интересуется, доступ в порт он мне не даст, но принесет анализы женщин – родившей и способной рожать. На том и порешили, он ничего так. Иду с этой новостью к Тимочке, она спрашивает, могу ли я определить кто печной, а кто нет. В теории-то могу попытаться, но нужна ночь на полный осмотр и анализы. Тима соглашается. Бл, надо еще Узду позвать, он тоже хотел бы, но позже, чтобы они не пересеклись – в конце концов врачебная тайна.
Ееее, еще одна бессоная ночь в медкорпусе. Ну хоть не с Максом, не могу сейчас с ним. У нас вот завтра вакцинация, Шухер с Поппером будут всю ночь шароебиться с лекарством. Шухер, если еще раз я услышу про ритуал… А он все «Леонид, как вы можете не верить!» . Вот так. Я бы лучше потратил время в лаборатории, чем в сатанинской гэбне. Нет там для меня места, я не «с горящим сердцем», я лучше отберу у Фиалки пистолет и застрелюсь, ибо все равно подохну. Может прям сейчас? А, да Фиалки-то нет. Ну ничего.
Снова сворачиваюсь в приступе. А самое худшее – самое – что я ничерта не понимаю. МайнЛибэ говорила, что мне надо мыслить людскими факторами, а я не могу. Они все говорят полунамеками и загадками, а я их не понимаю. Мне нужны факты. А фактов нет, только поеботина какая-то.
Я не понимаю их. Я не понимаю себя – что за херня творится у меня в голове, нахера мне все эти люди. Завтра надо попрощаться с Максом, квартиру я оставлю ему, мертвые не платят налоги. Я завтра сделаю, что могу, но, черт побери.
Все плохо, но вдруг я хотя бы что-то успею сделать.


Пятница. О близком свете в конце тоннеля и галлюцинациях

Вот какая фишка: я доползаю до лекции почти в буквальном смысле. Мои круги под глазами не сравнимы ни с чем, потому что не умею я в метафоры. Всю ночь осматривал Тимочку – вива, живорожденная, теперь у меня есть экземпляр. И Узду – это печной, видимо, в печи правда пошло что-то не так и тавр получился мелковат. Пони, а не тавр.
Между приступами кашля сообщаю об этом моим подопечным. Потом снова сгибаюсь. Чувствую непреодолимую ненависть ко всему живому, падаю, какой-то мудак пытается меня схватить, толкаю его, замечаю, что это Фиалка, ну и ладно. Я что-то хотел ему сказать, но что? Я что вообще тут делаю?
Вакцину вкалывают мне и Ройшу. Нас синхронно скручивает пополам от острой боли. Вокруг чайки, я не знаю этих людей, мне говорят сесть, мне говорят встать, отбирают флягу, нависают надо мной, мне страшно от этого, снова чайки, мы в небе, придурочная Леночка садится на меня, я хватаюсь за нее, подходит Фиалка, говорю, что он обидел МайнЛибэ, он говорит, что никого не обижал, верю, хватаюсь за него, не хочу опускать, он опора, пол вокруг рушится, я почти ничего не вижу, Леночка говорит сказать Фиалке спасибо и я говорю, меня снова швыряет, Лама говорит слишком громко, Ройш пахнет пылью, Либэ держит меня, я принес, есть шприц, но не найду, он за океаном…
Передо мной стоит какая-то пушистая херня, зубы у нее гнилые, ногти обломанные. Да и вообще выглядит не слишком приятно, у нее даже глаз нет. Фееричное продолжение галлюцинаций, надо будет записать это в побочный эффект. Чайки кричат слишком громко.
Моя дорогая галлюцинация говорит, что вылечит меня, и я больше не заболею, если я выполню потом ее поручение. Она, дескать, хочет всех спасти, чтобы все были свободны и здоровы. Соглашаюсь. Здоров я – могу вылечить других. Галлюцинационая Херня радостно вручает мне какой-то посох. Вспышка сознания – и все пропадает, один я стою на мосту и – слава таблице Менделеева, я дышу, я стою, я существую, я чувствую себя абсолютно здоровым. Вакцина работает, ёба. Через глюки и боль, но работает.
Сообщаю об этом ЮрКарлычу, Шухер где-то проебывается. Меня отзывает на разговор Служащая, и бумажка о том, что мне, дескать нельзя ничего делать – не помогает она. СО служащей разговор мягкий – не как с Медоедом. Да собственно спрашивает-то она только про Медоеда, Фиалку, да кому можно твирь принимать. Показывает мне свое удостоверение – и фамилия у нее Царь, и третий уровень доступа. Говорит, что если я буду молодцом, то она порекомендует меня выше. Я подумаю над этим, но уже согласен. Даже волосы пригладил, для представительности.
Меня перехватывает Макс наверху, целует. Ну отлично, как здоров – так сразу подходить, да? Мне мерзко от него и от себя. Надо бы ему сказать, что «ну прости, чувак, поезд ушел, уезжай из квартиры», но нет, смелости у меня не хватает. Так что я просто убегаю.
Я все еще под твирью, я здоров, энергии у меня через край. Моя (наша, их) Вакцина работает и это ахуеть как здорово! Болтаю с МайнЛибэ, еще с кем-то, еще… Нахожу вот эту четвёрку со значками, где все время тусуется Фиалка. Все как на подбор: Фиалка, Олень (Олень красавец, кого-то мне напоминает, жаль ему под сорокет и он чем то всегда занят, эх, жаль), Медоед и Барсук. А еще Можайский дает мне Гошку Второго, он больше первого и пушистее, так что я вообще при параде. Завтра будем делать Вакцинацию всего и вся.
Говорю Можайскому, что здоров, рассказываю про вакцину. Даже про глюки. Женя качает головой, смотрит на меня, как на обреченного, втирает что-то про гниль, про то, что Шухер не прав и я нужнее для второго ритуала. Что можно еще что-то исправить. Вою от этой *ОПЯТЬ* поеботины. Какие нахер Ритуалы, я просто хочу вылечить людей.
Леночка зовет меня с собой. Говорю Леночке, что та ебаннутая. Если так упорно косит под старые легенды. Леночка только смеется и ведет меня за собой. Я иду – уже здоров. Уже можно а Леночка – красавица. Но Узда меня перехватывает, просит прощения, уводит от Лены, хватает за плечи. Просит поучаствовать в ритуале, дескать, просто для проформы. Просит с Леной больше никуда не ходить. Говорит, что я могу переночевать у него, раз Дома с Максом не хочу.
Лучшего друга чем Узда у меня пока не было, кажись. Разве только Даня помер, а так бы хорошее трио получилось. Макс ходит вокруг, все меня достают со всякой поеботиной, и все в своих кружках по интересам. Я как бы везде. А как бы нигде. И это страшно меня бесит.
Отбираю у новенького (Слава?) бутылку сидра. Тот бесится и убегает. Я зол, так что следую за ним, как и МайнЛибэ. Слава ревет, а смеюсь над ним, затем жалею, но не вслух, а про себя. Он угрожает мне ножом, но у меня тоже нож есть, мне-то что. Либэ встает между нами как в старых авантюрных романах. Показываю Славе куда ножом бить надо, подставляю шею. Он пасует. Мне даже жаль.
Но мы говорим, по-нормальному так. Вместе идем прочь, пора уже собираться домой, я ведь даже уже экзамен сдал.
Макс подходит ко мне, а я снова трус. Вскользь говорю про Фиалку – из серии, вот, всем отсутствием сердца чувака люблю, а он проебывается. Макс уходит, и, не успеваю я спокойно вздохнуть, как он возвращается. Ограждаюсь от него Гошкой, вру, что буду ночевать на медфаке, что я еще заразный и прочую хрень.
Насколько же я мудак. Я просто ничего не чувствую. Три года к Лешему.
Пойдемте уже, Либэ, Слава. Отличная компания. По пути рассказываю МайнЛибэ как правильно резать людей – я же хочу ее на хирурга отдать, для сублимации. Меня бесит нихера не понимать, но, как сказал Можайский «я все понимаю, но давай ты будешь рациональным доктором, который верит в силу науки после, а сейчас разберешься с мистикой». Если бы я мог, Женя.
Выходим из ворот с фразой: "это был довольно спокойный день, ну норм, поехали по домам"
И тут видим как Тимочка стреляет в Оленя. Скорость: первая космическая. У меня. Что же я все время зашиваю Служащих? Карма? Ну, что, я побежал Оленя штопать, а Тимочка в это время в истерике угрожала всем остальным пистолетом. Я, заштопав его, пошел к ней - я всю ночь ее обследовал и у нее какая-то поеботина, решил сыграть на этом, более-менее ее отвлек от маниакальной идеи застрелить всех и вся.. Тут подваливаются остальные, и дальше Феерия, Блядский цирка все происходит слишком быстро : Тимочка Оглушает МаксимАркадича, ее хватает Олень, направляет пистолет, подскакивает Дима, направляет пистолет на него, я беру тот пистолет, который выронила Тимочка и направляю на Диму. Финита ля комедия. Все опускают оружие, Тимочку ранили, а я еще и обнаруживаю, что пистолет-то держал не той стороной, дулом вниз. Грозно, представительно, что еще с меня взять. Тимочка вырывается и кричит, но я молодец и все время ношу с собой ремень для связывания. Так что мы ее связали, я обработал и перевязал её рану, привел в чувство всех, кто из него вышел - и, посадив их в такси,(тавр приехал), отправился домой. Последние десять минут искупили всю скуку сегодняшнего дня. Но вы меня простите, я здоров, а это значит, что за последние три дня я, наконец-то могу поспать.
«И что теперь делать нам
Мой милый Франц Фердинант?»



Суббота-Воскресение. Чума в Бедрограде.


Я лежу лицом в доски. Спал недостаточно, пил недостаточно, по крайней мере для меня. Но больше не могу – вдруг какой-нибудь еще мальчик-очей-очарование себе руку прострелит, а я не трезв? Ну, или не-достаточно-трезв-пойдем-по-шкале-в-ту-сторону. Я вкалываю вакцину всем, кому ещё не вколото. Осматриваю. Наблюдаю. Да, тут явно нельзя вдрабада. Кого-то за пару минут отпускает, кого-то час колотит воротит. Узду не отпускает, но я списываю это на эго тавритсоть, а еще то что он СУКА ИДИОТ ПРИНЯЛ САВЬЮР ПЕРЕД ЭТИМ! Ладно, промывать его – глупо, особенно сейчас. Рядом с ним Ромашка. Медик он хуевый, а вот человек ничего так.
Стою я посреди всего этого, понимаю, что костьми лягу, если на ком-то сыворотка не сработает. Потому что… ну, я мудак, а они нет. Я дал обещание их вылечить, я вылечу. У нас тут с Юркарлычем был долгий разговор на тему «тыжврач». Сам знаю, что врач, потому и шароебюсь тут, иначе забухал бы уже где-то в канаве.
Так, вон та великолепная четверка – единственные, кто ещё не вакцинирован, и при этом они вступали в контакт с зараженными. Их тут нет. Хрен знает, будут ли.
Ладно. Будем действовать апломбом. Мы с Либэ подходим к МаксимАркадичу (не бейте!) и говорим:
- У нас тут друзья, вот этот зоопарк со значками, их нужно вакцинировать. Надо послать сыворотку туда, где они работают.
А МаксимАркадич говорит:
- А, ну, у них только что взорвали здание.
- А, ну ёба, - говорим мы и уходим.
Я волноваться буду по факту, по радио передают, что жертв нет. Ну, значит вакцинируем, как придут.
Прячу нож Липатова от заявления что Котик (ха-ха) оказывается МС. Ну да. Котик. Ага. Ладно, всё в жизни случается. Сижу с Юркарлычем и его отходняком, рядом Шухер. Норм, ты просто старый, Юркарлыч. Ты это не запомнишь, потому что у тебя галюны, ха-ха. Ха. Да ладно, ты мой любимый препод.
Я сдаю сессию, даже МаксимАркадичу сдал, хотя он и заброковал мою первую попытку. Ну, или я сам заброковал фразой «А какой предмет вы преподаете». Ничего, остыл. Кое-как, остаточными знаниями сдаю историю ГЕ, он томно вздыхает но кое-как ставить мне четыре.
Можайский периодически вырастает передо мной и с лицом, достойным высших уровней доступа, говорит что-то про ритуал. ЖЕНЯ СЫВОРОТКА ВОТ ЖЕНЯ ПЕРЕСТАНЬ ЖЕНЯ Я ПОЧТИ НЕ ПЬЯН.
Липатов подходит ко мне, даже как-то тихо проползает. Говорит «Ты вернешь мне мой нож?» . «Да» - говорю я, потому что правда верну, зачем он мне, у меня свой есть. «Пойдем, прогуляемся.» - говорит он. И мы идет, гуляем, он говорит, что-то такое ну…слегка невнятное. Мы идем вглубь парка.
«Теперь дай мне мой нож» - говорит он.
БЛЯ ОН НЕ ГОВОРИЛ ВЗЯТЬ С СОБОЙ НОЖ ОН СПРОСИЛ ВЕРНУЛИ Я ЕГО ЭТО РАЗНЫЕ ВЕЩИ.
Пришлось переться назад, за этим гребанным ж его ножом. Возвращаться с этим гребанным ж его ножом. Возвращать этот гребанный ж ты его нож ему. А потом выхватывать из рук, разрезая свои ладони, раня пальцы. Потому что этот придурок вознамерился резать себя, а я не могу этого позволить.
Кое-как отбираю у него нож, он кричит «верни». Я отказываюсь, перематываю его руку, затем свою. Он говорит, что я ему нравлюсь. Офигенные новости, нож я всё равно тебе не верну.
Мы занимаемся перетягиванием режущих предметов добрую вечность, пока нас не прерывает товарищ Царь и другой Фалага. Ой, что это у нас тут? Ой, ножичек. Ой, он в меня сейчас воткнется, если вы что-то не сделаете.
Сделали, спасибо. Царь уводит меня за собой, Липатов орет вслед, что я все испортил. Ну как всегда, ёба. Не дал себя порезать – всё испортил. Где тут логика, Слава?
Царь ведет меня дальше, чем сдается сессия. Это не то, что бы напрягает, но…
Там под деревьями сидит Тимочка. Перевязанная. Без сознания. Бросаюсь к ней, дабы осмотреть, но она, вроде как, даже в порядке. Ну и чего я тогда тут делаю?
А
АААааа
АААААААаааааааа…. Я тупой, а это допрос. Я ненавижу, когда у меня стоят за спиной и Царь, чтоб её, как раз там и стоит. Дальше начинается…ну, что-то неловкое. Поскольку Тима, вот со всеми этими е визгами-счастьями-сердцами-котятами, не Тима вовсе, а какая-то там супер шпионка и прочая поебень. «Поебень» - это вообще краткое описание всей последней недели. У неё колотое ранение, на вопрос «кто это сделал?» мне отвечают «твой Фиалка». Хорошо, опять же, можно догадаться, что если Тима больше не девочка-солнышко, то и Фиалка не цветочек. Хорошая идея, на будущее так, чисто для меня: спрашивать у людей род занятий и настоящую личность. Анкету выдавать при знакомстве.
Причину содеянного мне объясняют довольно мутно, в принципе, как всегда. Зато раскрывают половину карт (треть? Четверть? Одну?), выдают новый УД, дают телефон, задание слежки и отправляют восвояси.
…Вспоминаю, что всё, чего я хотел: это пить, трахаться и лечить людей. Пить я бросаю, со вторым как-то не срастается в последнее время, а сыворотка работает, но вот как-то без мистики не очень.
Мне звонит Макс (а что вы знаете о неловких ситуациях?), спрашивает где я, там что-то срочное. Я бегу: что умерли? Ранены? Выпивка? Нет, это гребанная самодеятельность. Вот знаете, ЛарийСекретарич, вот делать мне нечего, кроме как бегать по Бедрограду и рисовать. Вот у меня тут нет дохуя проблем, которые я игнорирую, мне лишь бы точки правильные поискать.
Я в, медицинским термином говоря, пришибленом состоянии. Откуда то прорастает (зацените калабур,аха) гребанный Фиалка, ловлю его, вкалываю сыворотку. Нас делят на группы, ну вовремя! Я должен за ним присмотреть, за его реакцией, он как-то говорил, что ему под тридцатник и хрен знает, как на нем сработает лекарство, он вообще ненастоящий.
Но на делят очень тупо: Я, Рома, Юркалович, Котик, Саша-радость-наша. Три медика, один кассах и один мэээ…. Чо он меня преследует короче. Они там бегают, стараются над студенческим посвящением. Я, тем временем, дабы быть хоть чем то полезным, отчитываюсь. «Ой-извините-я-споткнулся-упал-лицом-в-пол-а-нет-я-звоню-ха-ха-обманул». Отчитываюсь Тимочке. Узнаю всё про ритуалы и снова отчитываюсь. Сворачиваем с пути и снова отчитываюсь. Вот она. Моя желанная гэбня – висеть на телефоне и передавать в какую сторону чайки летят.
Перелетаем (ну, я, Рома и Саша) через парковый забор. У ЮрКарлыча больные руки, я и так таскаю его портфель, и Котик себя чувствует не очень, так что они обходят.
Саша-радость-наша виснет у меня на плече, а я и не против. Он красавец, мне надо отвлечься, но тут ведь как… Фактлор Жени мешает. Достаю нож, показываю ему: пусть знает, что я, хотя бы при оружии во всей этой мутной поебени.
Мы идем дальше по ночному Бедрограду. Я как-то оказываюсь слишком маленьким и незначительным в этом городе, среди этой суеты. А смысла не было, да и нет…
Звонок. Снова Макс. Снова как-то неловко. Он может перестать мне звонить, он ведь даже не сказал ничего с тех пор?
Макс спрашивает, есть ли у меня лекарство. Есть, но, алё, я на другом конце города. А, это Фиалке плохо. Ну чтож, Макс, услышь мой ор со своей локации.
Вот так я проебал пациента. Ну, он не умрет конечно, но как там, что там, хрен бы там и всё такое. Моё-врачебно-пережывательное-нытье самоотверженно выслушивает ЮрКарлыч.
Котик крутится вокруг и пытается что-то говорить, но у меня нервы, нервы, «как оголенные провода», которые нужно чем-то залить, запить. В точке сбора я обжигаю к хренам пальцы кипятком, потому что соображаю ничтожно мало.
Либэ рядом, что-то строит, что-то планирует. Меня уже дергает от каждой фразы « сделаем это…».
Люди не здоровы, не будут здоровы, не «будьте здоровы» - без мистической поебени. Хорошо, ясно, я это усвоил. Я обещал их вылечить, хорошо, я буду на ритуале, я постою там. Я не знаю еще что сделаю, но, блять, чума уйдет из этого проклятого города.
Либэ, Либэ, МайнЛибэ, пожалуйста, будь осторожна.
Я потерял себя – того, успешно носил маску. Я готов собрать всех этих людей вокруг, сказать: «всё будет хорошо» и спасти, просто потому что так надо. Потому что иначе это только Женя.
«I hold my head up just enough to see the sky
And when we go we won't go slow we'll put up such a fight»


Я сижу на каком-то шатком заборе, смотрю в пустоту, а по факту оказывается, что на Царя. А рядом Фиалка, как он так мимикриует, что я его никогда (всегда) (не) замечаю? Сидят, болтают, живы, клёво.
Тут эта мелкая пакость (Фиалка) сгибается пополам, и всё на той же первой космической драпает прочь. Его будто тошнит. Я кидаюсь за ним, но , леший побери, какой он быстрый! Стою на тёмной улице, вокруг не души. Хорошо, снова комедия: прохожу два круга вокруг дома, свистя и крича его по имени. На третьем круге праздного шатания ко мне присоединяется Медоед. Медоед не даром служащий – он догадывается позвонить.
Звонок уводит нас за километра полтора, Фиалка найден, он вполне себе даже жив. Говорю Тиме, что я в погоне за гербарием смылся, дабы он пациент и всё такое. Присоединятся моя компания, и еще какая-то и целая толпень движется назад.
Женя.
ЖЕНЯ!
Можайский, я не могу тебя сказать, и блять, я просто не могу, тут у них шпионская поебота, игры престолов какие-то. Женя смотрит на меня как всегда предельно серьёзно, достает свой жетон с невъебенно высоким УД. Я готов орать от счастья, выкладываю ему всё. Женя, ты моё спасение. Он понимает, что не должно меня в этой мешанине быть – я ж нихера в интригах не шарю.
Женя обещает помочь.

Мы возвращаемся к точке. Я падаю на землю. Рядом падает кто-то красивый и раненый. О, подстреленный Олень. Я его перевязал, а он развалился у меня на коленках и довольный. Ладно. Я, опять же, не против. Слева Фиалка. Справа Медоед. Окей, я в обложен великовозрастными мужиками с великими планами, сойдет. Я уже всё по факту принимаю. А, так они еще и гэбня наша великая, Бедроградская. О, и Фиалка – голова гебни. Ну совсем отлично, вот более неловкой ситуации мне в жизни не придумать. А, не, я-то могу. Сажаю его на качели, качаю. Вот так, теперь я сделал в этой жизни всё, что можно: покачал голову гэбни, например. И выпил из каждой фляги в этом чертом дворе. Вот у Оленя замечательная такая: с автопортретом. Любо-дорого глядеть, шпионаж высшего уровня.
Фиалка ретируется, на Качелях уже Я. Котик рядом. Ладно, Котик, я тут услышал, что ты тоже какой-то супер-кот, качай ты меня за эту информацию.
Макс вон сын Гнили, ты в курсе? А еще я не знаю, где моя сестра. Она с Липатовым. Но он милый мальчик, вроде. А за Макса грустно, я ведь даже не объяснил ему всё, а он вон, Максим Болотогнилевич уже.
Я остаюсь один во всем мире. Я слышу звуки выстрела. Я плачу на плече у Пересвета и никто не должен про это знать. Никогда.
Но всё зря. Потому что люди тут не умирают.

Я лежу на асфальте, в соседнем дворе, на чужих коленях. Я слышу обещание уехать в море. Прямо сейчас. Бросить этот город и убежать.
Конечно.

Я слышу звонок. Там Либэ. Они начинают ритуал.
«-Не приходи сюда, Золотце. Ни за что не приходи.
- А ты там будешь?
- Да.
- Тогда я буду рядом.»

Я бросаю трубку и бегу на площадь. Болотную. Я ничего не знаю, но там Либэ, я ей верю. Натыкаюсь на ребят, на Шухера. У меня странное предчувствие.
«Ты должен быть жертвой, Золотце»

Точно, я помню, это было. Я прощаюсь со всеми, так, на всякий случай.
Скоро рассвет.
Бегу уже с Шухером.

Я, в буквальном смысле, натыкаюсь на Женю.
«Для равновесия нужны оба ритуала. Первый мы провели. Для второго нужна добровольная жертва. Я тебя вытащу, я тебя обещаю. Я смогу»
Это невозможно, Женя. Нереально. Это будет концом, моим концом. Но знаешь, я тебе верю.
Так что да.

На площади девочка-Леночка. Чума, в её понимании. Я прошу её выбрать меня. А выбирает Либэ.
Нас трое: я. Какого-то черта Фиалка. Я хочу поднять его на руки и выбросить прочь. Шухер. У него дочь.
Либэ, Либэ, Моя дорогая Либэ. Это должен быть я. Макс, Липатов – всё трое смотрят на меня странно.
Они хотя убить Фиалку, но я не даю. Я не для того его спасал и…
Либэ, пожалуйста.
Она бьет меня ножом по горлу.
Солнце взошло.

Я в темноте. Тут холодно, и слегка липко. Воздух-озон. Я вижу красный дым, и, тем временем. Не вижу ничего. Кто-то шепчет мне на ухо. Тут темно и даже страшно.
Шути про Смерть, Шути, Леонид, и дошутишься – она настигнет тебя.
Кто-то держит меня. Я не вижу ничего, я в тумане.
«Не оставляй меня в темноте»

«Вставай!» Кричат мне, и выдергивают на свет.

Я открываю глаза. Я в крови. Вокруг меня – толпа.

Я смеюсь первым, в моей ладони – моё же сердце.
Женя говорит, что я буду дипломную работы писать: «как правильно вставать из мертвых»
Либэ рядом, как всегда. Макс в стороне.
Все рядом.
Мне говорят, что всё законченно.
Что новое сердце – новая жизнь. Новый день. Тут осталась куча дел. Вот, зашивать моего Узду, который дундук дундуком, но я его вытащил.
Что Макс, которому я растоптал сердце, сжал мое старое.
Что Фиалка где-то там, в своем мире высокого доступа и дворцовых интриг.
Что Либэ тут.
Что мои друзья, блин. Тут и всё живы.
Что у нас закрыта сессия.
Что нас еще работать и работать.
Что я напьюсь этим вечером на радостях.
Что было куча ошибок, и будет куча ошибок, но хрен бы с ним, мы люди, на, можно
Что все здоровы совместным усилием блядской мистики и медицины
И что нет больше Чумы в Бедрограде.

---
тебя послушать и мне впору протяжно выть.
холодит ладони лезвия серебро.
"этим ножом я должен тебя убить"
слова сами входят услужливо под ребро.
растерявшись, на вдохе выдавить "я тебе доверяю. "
наплевать что дальше - тебе важно закрыть собой.
расскажи мне о смерти что-то, чего я не знаю.
но поверь, ты сделал намного больше чем мог, друг мой. (с) Шварцх.