[Веточка Рябины]

Когда звезда-можжевельник
Ляжет перед нами во сне,
Когда в камнях будет сказано
То, что было сказано мне;
Когда над белым холмом
Будет место звериной луне,
Это значит день радости!

Небо как раз стало того цвета, каким, по-хорошему, должна славится вода, а там, далеко, за крышами столичных домов еле-еле показывается бледно-оранжевая полоса восходящего солнца. Ты не можешь заснуть, никак, физически, пялишься в чужой белый потолок, думаешь о мирах, тяжело вздыхаешь и прижимаешься к любимому. Встаешь, махаешь рукой на то, что утром тебе на работу, что будешь как зомби, что там всё будет бессмысленно и беспощадно, но зато купишь какой-нибудь поразительно сладкий кофе в переходе. Ты залезаешь на подоконник - этот город никогда не спит, вот совсем никогда. Будто у него миллионы глаз и десятки из них открыты даже в предрасстветный час.
Ты вспоминаешь последний раз, когда так не-спала.
Шесть лет назад, кажется, это был июль. Ты с Ритой приехала в деревню, тогда ещё бабушка была жива, будущее казалось туманным, а на любое проявление алкоголя ты осуждающе качала головой. Ты взяла с собой свою собаку - Деппа, он ещё был совсем мелким, чёрным, с голым розовым пузом, и ты пошутила для Риты что щенкам специально животы бреют, а та поверила, ходила и удивлялась. Переживали вы тогда эдакое "Вино из одуванчиков" Бредбери, и теперь ты не можешь не вспоминать об этом без щемящего чувства тоски. Это было слишком хорошо.

А вот по дороге назад, в пересечении между бесконечной свободой полей, маленькими домиками, запахом детства и тесным, душным, таким чужим и таким интересным мегаполисом вы остановились в квартире бабушки и дедушки: серый кирпич посреди камней. Солнце тогда пекло вот как сейчас - даже босиком на асфальт не станешь, себе же дороже. Пришлось остаться дома, обмахиваться старыми газетами, пытаться заварить нормальный чай и тут же его охладить, переключать каналы в поисках фильмов и сонно разговаривать о музыке.
Рита тогда уснула быстро. Она вообще засыпала мгновенно, в любом месте, в любой позе. Ты уснуть не могла, как и Депп- он был юн, пушист, и делал всё, что делала ты. То бишь не спал. Когда старые часы, пусть и не пробили, но указали двенадцать, ты закрыла детскую книгу про Фердинанта Феликолепного - и легла на кровать, прижав к себе чертвероного друга. И пролежала под сопение друга двуногого и тиканье циферблата еще час. Спёртый воздух казался чем-то нереальным. Ты вышла на балкон, посмотрела на этот маленьких городок, сплошь заставленный трубами, кирпичами и людьми, что довольны своим местом в жизни. Ничего похожего на те любовные романы из девятнадцатого века, что ты тогда стопками читала. В два часа ночи ты заварила себе чай, кухня светилась жёлтым и ты обещала себе в следующую поездку вымыть её до блеска, потому что бабуся и дедуся уже старенькие и им нужно помогать (своё обещание ты вополнила только через два года, а потом ещё раз, прям перед смертью бабушки). В два десять ты поняла, что Достоевского пора закрывать, потому что поезд в пять трдцать пять, а поспать надо. Но жары была такой беспощадной, а ведь ночь, палтить нечему, а будто Чёрное Солнце старается. Ты сняла с себя ночнушку (как в романах Остин, ты спала только в них, никаких пижам), осталась в одном белье. Депп расплостался лысым пузом по линолеуму, и ты поливала его водой из чашки, а он пищал от радости и потешно отряхивался. Себя ты тоже поливала, но в меньших количествах.
А жара, даже хуже, повышенная тёплость воздуха доканывала, и все открытые окна мира не могли спасти тебя и твою собаку.
В три ты, вся сырая, лежала балконе, рядом с инструментами. Твоя собака, такая же сырая, твоим стараниями, лежала рядом и уже счастливо посапывала. Кафель холодил тебе спину, какой-то Богом забытый гвоздь мешал ноге, но тут была прохлада, а ещё можно было смотреть на небо прямо так, лёжа и пытаясь поймать Оле-Лукойе. А небо было некрасивым, грязным, испорченным, будто спаянное из разных кусков нечистого металла. Это небо было несравнимо с деревенским, как сравнивать поляну цветов и изрытую дорогу. Это небо ыло несравнимо со столичным, как сравнивать изрытую дорогу и современное шоссе. Ты лежала еще очень долго так, какую-то маленькую бесконечность, пока купол не начал принимать точно такой же голубо-розовый цвет как сейчас. Твой пёс, в будущем другой, чем ты его представляла, и твоя подруга, которая полностью оправдала ожидания, спали рядом. И когда первые лучи солнца коснулись твоих век, ты их закрыла.
Тогда и прозвонил будильник.